Одно из моих образований — психологическое, и на посту начальника лагеря я не могу взять и выключить в себе психолога. И самое тяжелое в моей работе — не недосып, не ответственность, не физическая нагрузка, а встречи с травмированными детьми и их родителями.
Ошибочно думать, что глубоко травмированы только дети зависимых родителей или сироты. Мне приходилось видеть компенсированных детей отцов-алкоголиков (то есть «переживших» эту травму) и раненых детей из семей, считающихся благополучными.
Детей разведенных родителей обычно видно
Современные дети, как и их ровесники из 90-х, тяжело переживают разводы. У меня была 13-летняя девочка, которая испытывала неприязнь и даже ненависть к другим своим ровесницам. Но не всем, а красивым, эффектным, с длинными ногами и высокой грудью. Можно было бы усмотреть в этом зависть, конечно. Но я понимала, что причина тут, скорей всего, другая.
В родительский день к девочке приехал папа, и я поняла причину. Рядом с папой стояла молодая красивая женщина. Мужчине не хватило чуткости и такта не брать в лагерь к дочери свою новую жену. Она демонстрировала дружелюбие, мужчина старался быть непринужденным и веселым, и это напоминало плохой спектакль, где третий игрок не принимал реплики других участников сцены. Девочка была насупившаяся, угрюмая, пробовала огрызаться. Она с облегчением вздохнула, когда встреча закончилась, позволила обнять себя, но не обняла папу сама.
Вечером я обратила внимание, что она плохо поела и раньше всех ушла из столовой. Я нашла ее в парке плачущей. Попросила разрешения посидеть рядом, обнять. Девочка заплакала еще больше и, всхлипывая, начала рассказывать, что папа ушел от мамы, женился на другой. Она взахлеб говорила: «Когда-то мы были семьей, но из-за этой тупой овцы все рухнуло. Я хочу разбить ее голову об стену». Я просто принимала ее монолог, ее боль, гладила по плечу. Мне звонили заместители, но я сбрасывала звонки и писала, что буду доступна через полчаса.
Этот небольшой разговор, эти полчаса наедине с чужим человеком успокоили девочку. Я проводила ее до комнаты и попросила лечь спать пораньше. Смена заканчивалась через 10 дней, и все эти дни я наблюдала за моей подопечной. Мне кажется, наш разговор словно растопил кусок льда у нее внутри. Она стала немного мягче. И еще она попросила меня поговорить с ее мамой: «Мама все время плачет, мне это невыносимо».
Фото: Shutterstock
И я позвонила маме девочки. Я понимала, что рискую, что это нарушение приватности, но не могла не сделать этого. «Ваша дочь тяжело переживает ваш развод, ей нужна помощь», — произнесла я, и мне снова пришлось принять на себя женскую боль. Как оказалось, и сама мама девочки не прожила до конца крушение семьи. И в своей боли она не замечала боли ребенка. Ей было так тяжело, что единственный ребенок отошел на задний план. Я мягко объяснила, что им обеим нужна психологическая помощь.
Для меня это история о том, что люди без поддержки не умеют проживать горе и все его стадии.
Ни у мамы, ни у девочки не произошло принятия развода. Они жили в обиде на мужа и отца. И это, извините за банальность, снижало качество их жизни.
Вообще, детей разведенных родителей обычно видно. Особенно если развод произошел в сознательном, не в малышковом возрасте. Такие дети более осторожны, менее доверчивы. Когда-то их маленький мирок рухнул, и для особо чувствительных трещины словно пошли по всему внешнему миру. Еще такие дети бывают замкнуты и не любят демонстрировать свою слабость, боль, уязвимость, особенно мальчики.
Но если дети прошлого века стыдились разводов, считая себя неполноценными из-за того, что они живут без папы, то у нынешних детей такой проблемы нет. Они видят, у скольких друзей разведены родители. Для них развод — это норма жизни.
Они не умеют принимать решения
Нормой стала и гиперопека над детьми. Сегодня многие родители, особенно мамы, детоцентричны. Они читают Петрановскую и Гиппенрейтер, они учатся контейнировать, то есть сливать негативные эмоции не дома и не на близких. И в своем стремлении дать детям другое детство, нежели было у них, перегибают палку.
Фото: iStock
Дети из младшей школы не умеют завязывать шнурки, потому что их родителям было проще сделать это самим. Они бывают не приспособлены к быту. Но куда хуже то, что они не умеют принимать решения.
Один из пацанов, например, никогда не мог сразу выбрать — чай или компот? Он носил одну и ту же одежду, потому что ему так было проще — не надо выбирать, что с утра надеть. Стоя перед настольными играми, он так же не мог выбрать — «Монополия» или «Каркассон»?
В первый же родительский день к нему приехали мама и две бабушки, и мне все стало ясно. Мальчик заметно задыхался в этом женском царстве. Мы как-то разговорились с ним, он рассказал, что хотел на борьбу, чтобы научиться драться, но его отдали в бассейн, потому что «плавать полезно». Вместо этого лагеря он хотел в скаутский, потому что там ходят в походы, но мама и бабушки «за безопасность». С Витькой ему дружить запретили, потому что «у него пьющий папа, чему ты у Витьки научишься?».
Скорей всего, этот мальчик выберет жену по типу сильной женщины, которая все будет решать за него.
Другие последствия гиперопеки — чрезмерная осторожность, отсутствие спонтанности и любопытства к жизни.
У какой-то части этих детей в 16-18 лет случится бунт против родительской гиперопеки. Отстаивать самостоятельность и входить во взрослую жизнь им будет труднее из-за отсутствия навыков.
Фото: Getty Images
Это поколение мне кажется более практичным и циничным. Они могут поступиться какими-то принципами, если посчитают это важным для цели. К 15-летнему парню приехали родители. Порознь, на разных машинах. И я заметила, что между мужчиной и женщиной было напряжение, они отталкивались, как одноименные заряды.
И потом я услышала разговор этого парня с товарищем. В семье случился кризис, мужчина завел любовницу. Вскрылось это случайно — через всплывающее сообщение на экране телефона. Женщина попросила его покинуть дом. Официально они не развелись, но не жили вместе. И парень воскликнул: «Моя мама — ханжа! Давно бы простила папу, и мы бы жили все вместе». Что это, если не цинизм? И неумение думать о чувствах других людей? Он ведь не учитывал мамину обиду, он не хотел видеть ее боль, а хотел лишь только возврата прежней жизни.
Достоинство и хамство
В этом цифровом поколении я замечаю не такую гибкость и непосредственность в живом общении, как у нас. Они труднее и знакомятся, и поддерживают контакт. Друзей из соцсетей или ребят, с которыми они пуд соли не съели, они считают настоящими друзьями. И за счет этого они мне кажутся более одинокими.
Не у всех есть хороший, искренний контакт с родителями, и это видно тоже. Я иногда слышу, какие вопросы родители задают на родительских днях: «Как кормят? Тебя никто не обижает?». Такие вопросы можно услышать по дороге из детского сада, когда родители ведут малышей домой. Мамы и папы спрашивают о том, что волнует их, но не говорят со своими детьми о том, что интересно детям.
Труднее с современными детьми стало в том плане, что у них появилось больше достоинства. Многие растут в демократической атмосфере, слышат разговоры родителей, читают разные СМИ и паблики.
Но у этого явления есть свой побочный эффект — дети стали более борзые, особенно подростки.
Стало меньше уважения к взрослым. У некоторых девиз «Я плачý, значит, имею право». И иногда это право на хамство или стеб.
На одной из смен был надменный мальчик с прекрасным чувством юмора, своими шутками он быстро завоевал авторитет у сверстников. Однажды компания ребят обсуждала фильм Тарантино «Однажды в Голливуде», вожатой был интересен этот разговор, она подошла, вставила свою реплику. И услышала в ответ: «Как будто ваше мнение кому-то интересно».
Фото: Getty Images
Для меня это история про отсутствие субординации, это тренд нашего времени. Среди моих ровесников (мне 40) такое неуважение к старшим в школе и лагере демонстрировали единицы. Обычно это были или ребята из неблагополучных семей, или те, кто не умеет получать признание другими методами.
А проще с ними в том, что у них больше доступа к информации, их знания более разнообразные (хотя не всегда структурированные), и можно найти больше для общих разговоров. Они способны рассуждать и о феномене The Beatles, и о древнегреческих стоиках, и о либеральных ценностях. Читающих детей стало меньше, но информацию и знания они получают сейчас не только из книг.
«Нелагерные» дети
На мой взгляд, главное, к чему нужно быть готовым родителям, отправляющим детей в лагерь, — забрать их оттуда, если они будут очень просить об этом. Потому что до сих пор есть «нелагерные» дети — суровые интроверты, например. У них с детства была своя комната, личное пространство и им даже физически трудно быть среди людей.
Фото: pxhere.com
Таких ребят сразу видно — они могут быть чуть напряженнее, чем другие, не так много улыбаются и почти никогда не соглашаются сразу на то, что им предлагают, например, на новую незнакомую игру. Вожатые «не теребят» их лишний раз, но и не бросают на произвол судьбы, наблюдают, незаметно курируют. Иногда в смене два интроверта находят друг друга, и им хорошо просто молчать или играть в шахматы часами.
Иногда в жизнь лагеря не может вписаться ребенок с другими ценностями. Например, интеллектуала, склонного к точным наукам, отправляют не в математический лагерь, а в спортивный.
Родители хотят как лучше — добавить в жизнь ребенка спорт. Не понимая, как трудно будет ребенку в той среде, где он не может показать никаких результатов. Я бы советовала избегать таких экспериментов.
Это ведь одна из причин, по которой дети едут в лагерь, — поднять самооценку. Показать свою крутость или же приобрести ее в новой среде.
